Том 27. Письма 1900-1901 - Страница 10

К оглавлению

Это я пишу исключительно для тебя одного.

У нас всё благополучно. Мать была больна немножко, но теперь ничего. Видел ли Машу в Москве?

«Северн<ый> край» получаю. Надо хронику побогаче. Провинц<иальные> корреспонденты хороши, особенно из Вологды.

Как Женя? Ну, будь здоров, поклонись Ольге Германовне. Желаю Вам обоим здоровья и всего хорошего.

Твой А. Чехов.

29 янв.

На конверте:

Ярославль. Михаилу Павловичу Чехову.

Духовская, д. Шигалевой.

Лазаревскому Б. А., 30 января 1900

3026. Б. А. ЛАЗАРЕВСКОМУ

30 января 1900 г. Ялта.

30 янв. 1900 г.

Многоуважаемый Борис Александрович, желтуха — это пустая болезнь. В громадном большинстве случаев это симптом катара пищеварительных путей — и только. Значит, скоро пройдет, если еще не прошла.

Вы спрашиваете: следует ли, написав рассказ, читать его до напечатания? По моему мнению, не следует давать никому читать ни до, ни после. Тот, кому нужно, сам прочтет, и не тогда, когда Вам хочется, а когда ему самому хочется. В «Жизнь» я напишу.

Будьте здоровы, желаю Вам всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

Щепкиной-Куперник Т. Л., 30 января 1900

3027. Т. Л. ЩЕПКИНОЙ-КУПЕРНИК

30 января 1900 г. Ялта.

30 январь.

Милая кума, я был несказанно порадован и тронут, получив Вашу милую писульку. Спасибо Вам, кума, большое спасибо! Мне почти совсем не пишут из Москвы, и я уже так и решил, что пустынник Антоний забыт.

Что сказать о себе? Я жив и почти здоров, делаю, как видите, кляксы. По-прежнему я обуреваем страстями, но борюсь с ними, и довольно успешно. Когда меня искушает дьявол, то я хватаю его за хвост и мажу скипидаром, он бросается вон. И однажды даже бес, бросившись, разбил копытом стекло в окне.

Нового ничего нет, все по-старому. Будьте, милая кума, здоровы, счастливы, веселы. Кланяюсь Вам низко, до земли и целую ручку. Когда дома кладете поклоны или шепчете молитву, идя по улице в салопе, то поминайте меня в Ваших молитвах!

Вы сердитесь, что в Москве я не был у Вас. Но, милая моя кума, в Москве я ни у кого не был, так как все время похварывал. Простите и смените гнев на милость. Писание говорит: «Да не зайдет солнце во гневе вашем!»

Потомственный Почетный Академик

А. Чехов.

Ялта.

На конверте:

Москва. Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник.

Божедомский пер., д. Полюбимова, № 8.

Чеховой М. П., 31 января 1900

3028. М. П. ЧЕХОВОЙ

31 января 1900 г. Ялта.

Милая Маша, в Ялте уже весна, распускаются вербы, трава. Целый день открыты окна. Мать здорова. Ей бы следовало теперь гулять, но не в чем. У нее есть длинный балахон (из Ярославля) со шлейфом, который волочится по грязи, а удобного платья нет. Сегодня я водил ее к зубному врачу, извозчика до церкви не было, и я видел, какое мученье испытывала она в этом балахоне.

Из Москвы мне никто не пишет, кроме тебя, да и ты пишешь раз в месяц. В марте я уеду за границу на всё лето, должно быть.

Будь здорова. Как прошел юбилей «Русской мысли»? Нового у нас ничего.

Твой Antoine.

31 янв.

На обороте:

Москва. Марии Павловне Чеховой.

Мл. Дмитровка, д. Шешковой.

Ундольскому П. В., 1 февраля 1900

3029. П. В. УНДОЛЬСКОМУ

1 февраля 1900 г. Ялта.

Многоуважаемый Павел Васильевич, это посылаю за февраль.

Архитектор сказал, что план будет готов на будущей неделе.

Желаю Вам всего хорошего.

Искренно Вас уважающий А. Чехов.

1 февр.

Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 2 февраля 1900

3030. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

2 февраля 1900 г. Ялта.

2 февраль.

Милый Жан, шлю ответ на Ваше последнее письмо. Станиславского зовут так: Константин Сергеевич Алексеев, Москва, у Красных ворот, собств<енный> дом. Кроме него пьесы читает еще Вл. И. Немирович-Данченко (Каретный ряд, Художественный театр). До сих пор они, кажется, одноактных пьес не ставили. Если пьеса понравится, то они поставят. «Понравится» на их языке значит подойдет, будет интересной в режис<серских> и иных театральных отношениях. Лучше бы Вы написали для этого необыкновенного театра 4-х актную пьесу, щегловскую, настоящую художественную вроде «Гордиева узла», без репортеров и без благородных стариков-писателей. Милый Жан, обличения, желчь, сердитость, так называемая «независимость», т. е. критика на либералов и новых людей — это совсем не Ваше амплуа. Господь послал Вам доброе нежное сердце, пользуйтесь же им, пишите мягким пером, с легкой душой, не думая об обидах, Вами понесенных. Вы называете себя моим почитателем. А я — Ваш почитатель, и самый упорный, потому что я знаю Вас и знаю, из какого материала сделан Ваш талант, и меня никто не собьет с моего крепкого убеждения, что Вы владеете настоящей искрой божией. Но Вы, вследствие обстоятельств, сложившихся так, а не иначе, раздражены, залезли по колена в мелочи, утомлены мелочами, мнительны, не верите себе, отсюда постоянные мысли о болезнях, о нужде, мысли о пенсии, о Вейнберге. О пенсии Вам рано еще думать, а Вейнберг, если охладел к Вам, то имел на это некоторое право, или основание; Вы напечатали протест, обличали Л<итературно>-т<еатральный> комитет, и это тогда произвело на всех тяжелое впечатление, вероятно, потому, что это не принято. Будьте объективны, взгляните на всё оком доброго человека, т. е. Вашим собственным оком, — и засядьте писать повесть или пьесу из русской жизни, не критику на русскую жизнь, а радостную песнь Щегла по поводу русской жизни, да и вообще нашей жизни, которая дается только один раз и тратить которую на обличение шмулей, ядовитых жен и Комитета, право, нет расчета. Милый Жан, отнеситесь к себе, к своему дарованию справедливо, пустите Ваш большой корабль плавать по широкому морю, не держите его в Фонтанке. Простите всем, кто обидел Вас, махните рукой и, повторяю, садитесь писать.