Том 27. Письма 1900-1901 - Страница 197

197

Я ведь говорил, уверял, что в Петербурге будет неладно…. — В письмах к Книппер от 21 января и 22 февраля и в письме к М. Ф. Андреевой от 26 января 1901 г.

…ваш театр никогда больше в Питер не поедет… — У руководителей Художественного театра сложилось более благоприятное впечатление от гастролей в Петербурге. 1 марта Вл. И. Немирович-Данченко телеграфировал Чехову: «Сыграли „Трех сестер“, успех такой же, как в Москве. Публика интеллигентнее и отзывчивее московской. Играли чудесно, ни одна мелкая подробность не пропала. Первый акт — вызовы горячие. Второй и третий — подавленные. Последний — овационные. Особенно восторженные отзывы Кони и Вейнберга. Даже Михайловский говорит о множестве талантливых перлов. Конечно, кричали — телеграмму Чехову» (Избранные письма, ср. 234). В этот же день К. С. Станиславский писал С. В. Флерову о гастролях в Петербурге: «Театр оказался ужасным, со сквозняками, с сыростью. Ничего не прилажено, декорации не устанавливаются, актеры расхворались, и потому все это время я ежедневно репетирую и по вечерам играю — волнуюсь, так как петербургская мелкая пресса — ужасна <…> Припев нашего пребывания здесь: „в Москву, в Москву, в Москву“, как ноют у Чехова три сестры. И публика здесь интеллигентная, и молодежь горячая, и прием великолепный, и успех небывалый и неожиданный, но почему-то после каждого спектакля у меня чувство, что я совершил преступление и что меня посадят в Петропавловку. Суворинская клика приготовила нам прием настоящий — нововременский. В „Новом времени“ пишет Беляев, правая рука Суворина (влюблен в артистку Домашеву из Суворинского театра). В „С.-Петербургской газете“ и в „Театре и искусстве“ не пишет, а площадно ругается Кугель, супруг артистки Холмской (Суворинский театр) и пайщик оного театра, в других газетах пишет Смоленский, влюбленный тоже в одну из артисток театра Суворина. Амфитеатров („Россия“) пьянствует и тоже женат на артистке и т. д. и т. д. Ввиду всего сказанного с прессой дело обстоит неблагополучно. Но, к счастью для нас, все эти господа очень бестактны или просто глупы. Они не стараются замаскировать подкладки, и их поведение возмущает интеллигентную часть публики, иногда даже рецензенты некоторых газет и артисты Суворинского театра приходят выражать нам негодование на поведение прессы. Особенно критикуют и возмущаются поведением Кугеля и Беляева, которые во время вызовов демонстративно становятся в первый ряд и при выходе артистов поворачиваются спиной к сцене, делают гримасы и громко бранят нас неприличными словами <…> Больше всех нападают на женщин, которые могут оказать конкуренцию для жен репортеров, стремящихся на Александринку. Всего ругать нельзя, поэтому выбрали меня, как артиста, для мишени своих похвал, а остальных стараются смешать с грязью. „Одинокие“ имели среди интеллигенции очень большой успех. Кони, Михайловский, Сазонов, артисты Суворина в безумном восторге, но газеты устроили так, что получилось впечатление неуспеха. „Дядя Ваня“ и „Штокман“ принимались так, как в Москве ни разу не принимались. Конец каждого акта — это были нескончаемые овации, и, несмотря на то, что „Штокман“ кончился во втором часу ночи, до 2-х часов мы должны были выходить на вызовы. Афиш нет никаких — и все билеты на все спектакли распроданы. <…> Спектакли покрыли в 3 часа, и у кассы разбиты все стекла, были свалки. И все-таки „в Москву, в Москву“!! <…> „Три сестры“ вчера имели успех. Пьесу критикуют, исполнение хвалят» (Станиславский, т. 7, стр. 205–206).

…воображаю, как дивно, как чудесно чувствует себя Санин! — Петербургские газеты, хвалили игру А. А. Санина в «Одиноких» Гауптмана. Так Ю. Беляев («Новое время», 1901, № 8976, 22 февраля) писал: «Из второстепенных ролей бесспорно удалась роль старика Фокерата г. Санину. Какой это прекрасный актер! На моем языке театрального старовера не найти лучшей похвалы. Да, это прекрасный актер, который одним словом, одним жестом поднимается на несколько голов выше всего, что вокруг него. Он да еще г. Станиславский тем и хороши, что творят помимо своих теорий, отдаваясь вдохновению, как истинные артисты».

Я послал тебе в феврале с 20 по 28-е пять писем и три телеграммы… — За этот промежуток времени сохранилось только четыре письма и одна телеграмма.

От Яворской я получил телеграмму по поводу «Дяди Вани». — Приветственная телеграмма от 22 февраля 1901 г. подписана Л. Б. Яворской и В. В. Барятинским (ГБЛ). В письме от 21 февраля Книппер сообщала: «Вчера после 1-го акта влезла ко мне в уборную Яворская знакомиться. К чему? Так грубо, гадко льстила. После 4-го из партера бросила Станиславскому красную гвоздику с своей груди — трогательно! Князь ее тоже был — бледный, согбенный». 24 февраля Книппер писала: «Яворская вчера опять прилезла в уборную, лезет, льстит и все к себе приглашает».

3310. Н. П. КОНДАКОВУ

2 марта 1901 г.

Печатается по автографу (Арх. АН СССР. Ленинград). Впервые опубликовано: «Искусство и жизнь», 1940, № 3, стр. 12.

Ответ на письмо Н. П. Кондакова от 25 февраля 1901 г. (ГБЛ).

…сердечное Вам спасибо за книгу. — Речь идет о брошюре Н. П. Кондакова «Современное положение русской народной иконописи». СПб., 1901. В сопроводительном письме от 25 февраля Кондаков просил: «Прочтите несколько страниц посылаемой брошюры и скажите мне, что Вы думаете. Мне предстоит выступить против Синода, и я готов на поражение». О бедственном положении народной иконописи в России, которая из явления искусства постепенно превращалась в простое ремесло, и о желании во что бы то ни стало помочь сохранить ее мастеров от разорения писал Кондаков Чехову еще 2 января 1901 г.: «В феврале буду в аудиенции у г<осударя> просить об иконописных селах, в защиту от Синода, который сдал всю иконопись фирме Жако и Бонакер, изготовляющей теперь для обителей иконы на жести и коробки для ваксы и консервов».

197